31 октября (13 ноября) 1910 года больной воспалением легких Лев Николаевич Толстой в сопровождении доктора Маковицкого и дочери Александры Львовны сошел с поезда на станции Астапово. Именно здесь разыгралась последняя трагедия его жизни.

 

Подробности узнаем из материалов писателя-краеведа Сергея Гусева. Ранее они были опубликованы в «Тульских новостях»:

Лев Толстой: последний год жизни;

Лев Толстой: хроника бегства;

Лев Толстой: смерть гения. 

 

Все нервы наружу...

 

Астапово – обычное небольшое поселение русской глубинки. У нее и истории в тот момент – пара десятилетий. Станцию заложили в 1890 году в чистом поле в пяти верстах от села Астапово. Назвали, соответственно, так же — Астапово. И жизнь тут – неспешная и предсказуемая.

 

Как вдруг…

 

«Минут за пять до отправления поезда… ко мне подошел весьма легко одетый господин, – писал потом в своих воспоминаниях начальник станции Иван Озолин. – Он обратился ко мне со словами: «Не имеется ли у вас на станции отдельной комнаты, где можно было бы поместить Льва Николаевича?» Я спросил: для какого Льва Николаевича требуется комната. Получил ответ, что для Л. Н. Толстого».

 

Легко одетый господин – это доктор Душан Маковицкий.

 

Больного Толстого сначала уложили в дамском зале ожидания на вокзале, потом под многочисленными, устремленными только на него, взглядами повели в дом начальника станции. Толстой шел с трудом – очень плохо себя чувствовал.

 

Хозяин дома тут же побеспокоился пригласить в дом врачей, сам сходил за лекарствами. Наиболее ярко состояние Озолина в этот момент описал, пожалуй, Юрий Олеша в своих дневниковых записях, изданных под названием «Книга прощания», более известных нам по сокращенному их варианту как «Ни дня без строчки»:

 

«Какая поразительная судьба! Представьте себе, вы спокойно живете в своем доме, в кругу семьи, заняты своим делом, не готовитесь ни к каким особенным событиям, и вдруг в один прекрасный день к вам ни с того, ни с сего входит Лев Толстой, с палкой, в армяке, входит автор "Войны и мира", ложится на вашу кровать и через несколько дней умирает на ней. Есть от чего сбиться с пути и застрелиться».

Озолин, конечно, не застрелился, и даже не сбился с пути, скорее наоборот, но ярких событий за эти дни пережил едва ли не больше, чем за всю предыдущую жизнь. Он вдруг сразу стал нужен всем. Астапово моментально наполнилось людьми.

 

Примчались корреспонденты, готовые платить хорошие деньги за любой эксклюзив о Толстом. Ежедневно со станции отправлялось около полутора тысяч телеграмм. Можно представить, какие толпы осаждали почту в надежде отправить телеграмму о температуре Толстого раньше других.

 

Приехали священники, в надежде первыми услышать, что безбожник Толстой покается. Они дежурили прямо возле домика, где лежал Толстой, однако безрезультатно.

 

Приехал игумен Оптиной пустыни Варсонофий. Несколько дней назад, в Оптиной, Толстой так и не решился посетить его скит. Теперь же игумена Варсонофия, приехавшего, чтобы дать возможность писателю примириться с церковью, врачи не допустили к умирающему.

 

Преосвященный Антоний прислал телеграмму:

«С первой минуты вашего разрыва с церковью я непрестанно молился и молюсь, чтобы господь возвратил вас к церкви. Быть может, он скоро позовет вас на свой суд, и я вас, больного, теперь умоляю примириться с церковью и с православным русским народом. Благослови и храни вас Господь».

Эту телеграмму больному тоже не показали.

 

Толпились на станции врачи – вдруг возникнет необходимость.

 

Прибывали и прибывали жандармы – опасались антиправительственных выступлений. Присланный тульским губернатором чиновник расспрашивал Озолина в присутствии начальника жандармского отделения куда ехал Толстой, зачем, кто его сопровождал. Как будто именно это сейчас было важнее всего.

 

Заказным экстренным поездом на станцию Астапово прибыла семья. Софья Андреевна стояла все время под окнами, в надежде, что ее пустят к больному мужу. Но тому даже не говорили о ней – боялись, что начнет нервничать. Зато он вовсю общался с ненавистным графине Владимиром Чертковым. Сам же Толстой диктует жене утешительные телеграммы в Ясную Поляну.

 

Очевидцы называли все происходящее мучительной обстановкой.

 

Но это скорее дурдом. Главврач в котором – Озолин, ибо на него свалили если не все, то очень многое. Начальник Рязанско-Уральской железной дороги предоставил Ивану Ивановичу особые полномочия, родственники Толстого переложили на него все контакты с назойливой прессой. На все щедрые денежные посулы журналистов он отвечает, что «Лев Николаевич просил никаких сведений о нем не печатать». По нынешним меркам – идеальный пресс-секретарь.

 

Озолин распорядился, чтобы мимо станции составы шли без гудков. В газетах пишут – чтобы давали «еле слышные гудки». И они не гудят, хотя гудки – главная примета времени. Все понимают: больного Толстого нельзя беспокоить.

 

Для всех приезжих Озолин организовал на запасных путях гостиницу. На его плечах и самые повседневные нужды – гостей накормить, Толстому прибрести лекарства, позаботиться о его комфорте. «Все нервы наружу», – пишет о нем друг Льва Толстого Петр Сергеенко.

От постоянных стрессов Озолин иногда начинал плакать. А тут еще постоянные страхи, что великий Толстой умрет именно в его доме.

В Туле Толстого хоронят почти каждый день.

 

Каждое утро начинается с новостей о телеграмме, извещающей о кончине Толстого. Редакцию «Молвы» осаждают запросами о правдивости слухов. Потом вдруг всех облетает известие, что телеграмма о кончине Л. Н. имеется в губернском жандармском управлении. Это тоже не находит своего подтверждения.

 

Масла в огонь подливают столичные и московские газеты, которые тоже периодически поражают читателей сообщениями о смерти Толстого.

 

В некоторых городах – в частности, в Киеве, студенты высших заведений не учатся. Все с замиранием сердца ловят сообщения из Астапово.

 

Из одного полицейского управления в другое летают всевозможные шифрованные и секретные телеграммы, извещающие, где там сейчас Толстой и что делает. Так на копии шифрованной телеграммы, посланной 2 ноября 1910 из Тулы в Петербург командиру корпуса жандармов (копия – Департамент полиции) значится: «Выбывший вследствие семейных раздоров из Ясной Поляны Лев Толстой после пребывания в Оптиной пустыни и Шемардинском монастыре направился на юго-восток («юго» приписано мелкими буквами, позднее) по Смоленско-Богоявленской линии и заболел на станции Астапово (сначала написано Куркино, потом зачеркнуто), где и находится на излечении».

 

Нет в империи новостей более важных сейчас, чем о Толстом.

 

7 ноября 1910 г. начальник московского жандармского полицейского управления железных дорог срочно и секретно интересуется у начальника Тульского жандармского управления Иелиты фон Вольского – имеются ли какие-либо распоряжения из Петербурга в случае возникновения манифестаций после смерти Толстого и «перевезения тела или в Москву, или в Ясную Поляну». Даром, что сто тыщ курьеров вокруг и секретных депеш, однако они даже не знают точно, где будут хоронить Толстого. Начальник московского жандармского полицейского управления железных дорог озабочен следующим: «желательно действовать во всех случаях вполне однообразно и солидарно».

 

Судя по резолюции на телеграмме, генерал-майор Иелита фон Вольский «вошел в личное согласие» с московским жандармским генералом, а тот уж согласует действия для единообразия.

 

Решительно все в напряжении.

 

На фото: Софья Андреевна у дома, где лежит Толстой.

 

Пятого ноября в Тулу из Астапово приходит телеграмма, что накануне Толстой чувствовал себя очень плохо – температура 39,8. Потом получено сообщение, что Л. Н. поправляется и находится в хорошей и спокойной обстановке. Всю неделю температура, по записям Маковицкого, скачет – то жар, то улучшение. Была надежда, что Толстой опять справится с болезнью.

 

Утром 5 ноября Чертков читал больному «Круг чтения». Время от времени Толстой бредил. Около 12 часов температура была 37,1, пульс более 100. Вечером больной съел немного солянки и выпил кофе и молоко.

 

«Пропасть людей на свете кроме Льва Толстого, а вы смотрите на одного Льва. Мужики так не умирают», – прошептал он близким 6 ноября. И уже в полузабытьи: «Истина… люблю много… все они…».

В шесть часов пять минут утра седьмого ноября он умер.

 

На фото: часы в Астапово, на которых всегда одно время - 6:05.

 

В девять-сорок утра к Толстому начали пропускать людей, чтобы проститься. У изголовья сидела вдова. Она наконец-то была рядом с мужем. Когда Толстой уже был без сознания, графиню все-таки пустили к нему, и о чем-то она ему перед смертью успела сказать.

 

Собрался весь станционный поселок.

 

Тело, лежащее на кровати, разрешили фотографировать съехавшимися фотографам – любителям и профессионалам. Собравшаяся в комнате публика пропела «Вечная память».

 

Траурный поезд составили из двух классных вагонов для пассажиров, и товарного для гроба. Ночью у тела Льва Николаевича дежурили по очереди сыновья и близкие. Графиня пришла на рассвете.

 

На фото: открытый гроб с телом Толстого сыновья выносят из дома начальника станции.

 

На фото: гроб с телом грузят в багажный вагон.

 

9 ноября газеты вышли с заголовками «Национальное горе».

 

Общее настроение тех дней живописно передает заметка в «Тульской молве».

«Умер тот, кого весь мыслящий мир единогласно признавал величайшим из всех живущих во всем мире. Тот, кому в наше время не было равного на всей земле.

На всем протяжении истории мы насчитываем очень мало имен действительно гениальных людей.

Леонардо-да-Винчи.

Гете.

Пожалуй, Наполеон I.

Пожалуй, Петр Великий.

А остальные гении являются в достаточно степени «спорными».

Гомера, Шекспира, Пушкина принято называть «спорными».

Моцарта, Бетховена – тоже

И некоторых других.

…

Гения привлекает всякое знание.

Гений все понимает и ко всему способен.

Понятно, что таких людей история знает немного.

Леонардо да Винчи.

Гете.

Пожалуй, Петр Великий.

Пожалуй, Наполеон I.

И… Лев Толстой.

Да, Лев Толстой – гений. Лев Толстой еще при жизни приковал к себе мысли всего мира и покорил весь мир».

 

Трудно не обратить внимания, что, как виделось современникам Толстого, Пушкин – гений сомнительный; Тургенев, Достоевский не значатся даже в сомнительных списках.

 

Начальник последней станции

 

На фото: начальник последней станции Иван Озолин.

 

Со станции Астапово на похороны Толстого разрешили выехать только Озолину.

 

Есть легенда, что, вернувшись домой, он увидел оцинкованный железный лист с надписью: «Здесь скончался Лев Николаевич Толстой 7 ноября 1910 г.». Местные мужики спросили его: где прибить?

Озолин указал им на стену у входа в дом и сказал:

– Теперь этот домик должен стать музеем.

 

По расхожей в интернете версии мемориальная доска из белого мрамора с надписью золотом «Здесь скончался Лев Николаевич Толстой 7 ноября 1910 года» была повешена на фасад дома уже в четыре часа дня в день смерти писателя.

 

Озолин настоял, чтобы в квартире все осталось так, как было при Толстом: железная кровать, ширма, кресло, столик с лекарствами и зеленой лампой. Из комнаты, где умер писатель, Иван Иванович не забрал ни единого предмета, и показывал это место всем, кто хотел здесь побывать.

 

До самой Великой Отечественной войны начальник станции Астапово был по совместительству и хранителем толстовского музея.

 

1 декабря 1946 года здесь открылся Литературно-мемориальный музей — филиал московского Государственного музея Л. Н. Толстого. Один из его экспонатов – копия мундира и красной фуражки, в которой начальник станции встречал Толстого.

 

В мае 1911 года у Озолина случился первый инсульт – парализовало конечности, пропала речь. Осенью в семье родился младший сын Лев. Взяв с собой новорожденного, жена Анна Филипповна повезла мужа на лечение в Москву. С помощью семьи Толстых его устроили в Пироговскую больницу, вскоре ему стало лучше.

 

Иван Иванович вернулся к работе, но случился второй удар. Пришлось оставить служебную квартиру и переехать к родным в Саратов. Многие знакомые и родные Ивана Ивановича были уверены, что на все случившееся повлияли события, связанные со смертью Толстого.

 

Жили Озолины на небольшую пенсию размером 400 рублей в год. Когда уезжали из Астапово, среди прочего имущества был большой сундук с книгами, среди которых – собрание сочинений Толстого с дарственной надписью Софьи Андреевны. Будучи тяжело больным, Озолин перечитал многие произведения Толстого.

 

Умер Иван Иванович 15 января 1913 года в возрасте 40 лет. В последний путь его провожали жена с детьми, старшая сестра Люция, саратовская портниха, и младший брат Артур. Были еще трое журналистов и четверо работников товарной станции. При помощи семьи Толстого на могиле установили черный надгробный памятник. Ни могила, ни кладбище не сохранились.

 

Только в 2016 году в Риге вышла первая научная биография Ивана Ивановича Озолина «Начальник последней станции». Ее подготовила латвийский журналист Ксения Загоровская. Работая над книгой, она вдруг выяснила, что существуют воспоминания И. И. Озолина о последних днях Толстого в Астапово, ранее, что удивительно, полностью публиковавшиеся лишь в специализированном научном журнале.

 

В сентябре 1918 г. народный комиссар путей сообщений Т. Невский, возвращаясь с Южного фронта через Елец, во время стоянки поезда на станции Астапово, предложил переименовать ее в станцию Лев Толстой. Через два месяца так и сделали.

 

В 1998 году железнодорожная линия на Троекурово была разобрана за ненадобностью и из-за высоких затрат на содержание. C 2014 года на станции нет никаких пассажирских железнодорожных перевозок.