Храмосоздательница Елизавета Павловна Хрипкова

Уделить несколько вечеров размышлениям над одной из бесцветных, как мне когда-то показалось, книг моего собрания под названием «Путевые записки странницы», изданной в 1860 году в типографии петербургского духовного журнала «Странник», меня заставила довольно любопытная, хотя и несколько путанная статья тульского «литературоведа, документалиста и издателя» М.В. Майорова под названием «Нераскрытый псевдоним, или кто написал «Путевые записки странницы»?».

Путаница бросилась в глаза сразу, с первых строчек, когда автор статьи заговорил о «расшифровке литературных псевдонимов прошлых веков». Перелистывая принадлежащий мне экземпляр «Путевых записок», я тщетно пытался отыскать мистический псевдоним, но ни на титуле, ни в конце текста книги так его и не нашел. Указание авторства этого сочинения, выпущенного, как свидетельствует титульный лист, «в пользу новостроящейся Крестовоздвиженской церкви в селе Борщовом, Тульской губернии Веневского уезда», отсутствует вообще!

Откуда же взялась легенда о «псевдониме», да еще и «нераскрытом»? Как известно, абсолютное большинство псевдонимов «прошлых веков» давным-давно раскрыто. Но надо проверить. Рука потянулась к 3 тому Словаря псевдонимов И.Ф. Масанова (1958). Так оно и есть. На странице 141 читаю:

«Псевдоним: Странница 

Настоящее имя: Хрипкова Е. 

Произведения: Странница. «Путевые записки Странницы. СПб. 1860».

Так вот где собака зарыта! Не держа в руках «Путевых записок», почтенный составитель словаря прочитал заглавие книги на собственный лад и слово «Странница» написал с заглавной буквы. Если бы на титуле «Путевых записок» было бы написано так, то это действительно можно было бы считать псевдонимом.

Гадаю, сам ли Иван Филиппович переиначил название книги или это сделал его «первоисточник» - князь Н.Н. Голицын, автор «Библиографического словаря русских писательниц», изданного в Петербурге в 1889 году? Но хочу узнать точно, а посему обращаюсь и к Голицыну. Попутно замечу - словарь Голицына, включающий сведения о женщинах-писательницах, ценен, прежде всего, обширной библиографией. Он содержит сведения о 1213 лицах, писавших не только на русском, или же на русском и иностранном языках, но и о 73 русских женщинах, писавших исключительно на языках иностранных. Листаю словарь Голицына и убеждаюсь: здесь все правильно. Значит, напутал Масанов. Но простим великому труженику эту его маленькую оплошность и пойдем дальше.

Попутно замечу, что составители аннотированного указателя книг и публикаций в журналах «История дореволюционной России в дневниках и воспоминаниях» (т. 2, ч. 2. 1801-1856), выходившего под научным руководством П.А. Зайончковского, оказались более осмотрительными. Во 2-й части 2 тома этого замечательного справочного издания (М., «Книга», 1978), которое я, как и словарь Масанова, много лет использую в качестве настольного, название книги, представлено точно. Автором же «Путевых записок» значится бесфамильная «помещица Тульской губернии».

Разгадав одну загадку, продолжаю читать статью М.В. Майорова дальше и прихожу в смущение от утверждения автора о том, что «путевые очерки православной паломницы известны сегодня в церковной среде» и что «многие священники… знакомы с текстом, который никогда не переиздавался, по первой публикации (1860)». С этой книгой сам он познакомился в Государственной публичной исторической библиотеке в Москве.

На протяжении последних лет 30-ти я частенько захаживаю в это замечательное книжное хранилище, но не приметил там ни одного священника, который запоем бы читал, местами весьма скучные, записки почтенной странницы из далекого уже XIX века. Нет их и в открытом доступе в Интернете. Как многолетний собиратель «тулианы», смею утверждать, что «Путевые записки странницы» - большая библиографическая редкость, которой, по всей видимости, нет даже в Тульской областной научной универсальной библиотеке. Иначе, зачем бы автору статьи паломничество в столицу?

Но обратимся к сути дела. А суть в том, чтобы, не гадая на кофейной гуще, в общих чертах охарактеризовать личность скрывшего свое имя автора «Путевых записок», узнать о том, что это был за человек, какую память оставил он о себе на родной земле.

Сделать это оказало не очень трудно, были бы желание и время. В последние годы по всей России, в том числе и в Тульском крае, у людей разных поколений бурно пробудилась «Любовь к родному пепелищу, Любовь к отеческим гробам». (А.С. Пушкин). Иначе говоря - интерес к истории, к вековым традициям, к старинному быту. На новом историческом витке развивается краеведение, некогда втиснутое в Прокрустово ложе «советского патриотизма». И люди интеллигентных профессий, и не отягощенные университетскими дипломами граждане устремились в архивы и библиотеки, взялись за составление родословных, чтобы узнать кем были их предки, как жили, чем владели они на этой земле, с кем состояли в родстве; без всякой задней мысли о реституции и восстановлении дворянских титулов.

Если сопоставить факты, изложенные в «Путевых записках», сохранившиеся архивные сведения и заметки веневских краеведов, то картина вырисовывается такая. В первой половине XIX столетия в небогатом веневском сельце Борщёвом (так пишется его название сегодня), примечательном разве что обилием зарослей травы борщевика (некоторые виды его употреблялись на Руси в пищу и служили приправой для супов), проживало семейство мелкопоместных дворян Хрипковых во главе с отставным поручиком Павлом Ильичом Хрипковым и его супругой Любовью Ивановной. «Сельцом» (в отличие от села) Борщёвое именовалось по причине малочисленности жителей, отсутствия собственного храма и наличия помещичьей усадьбы. Местные обитатели были приписаны к приходской Троицкой церкви села Богородицкое, располагавшегося в двух верстах от Борщёвого.

Во владении Хрипковых числились 14 семей дворовых и крепостных крестьян, всего 119 душ мужского и женского пола. Семейство состояло в родстве, а возможно и изредка общалось, с другими Хрипковыми, в том числе с теми, из семей которых вышли известные в отечественной истории люди. Один из таких людей - Александр Петрович Хрипков, орловский помещик, литератор и мемуарист, завсегдатай московского литературного салона Авдотьи Петровна Елагиной, племянницы и друга В.В. Жуковского и матери братьев Киреевских. Кстати говоря, родился он в 1830 году в городе Туле, в семье состоятельного помещика, статского советника Петра Федоровича Хрипкова, первого выпускника Тульского Александровского дворянского училища. Александр Петрович Хрипков с 15 лет – на флотской службе. Ходил на царской яхте «Бессарабия», бомбардирском судне «Перун», знаменитом фрегате «Паллада». В отставку вышел в чине лейтенанта. После себя оставил ряд сочинений, среди которых особенно известные «Отрывок из журнала моряка (воспоминания о Мадере)», опубликованные в 1853 году в журнале «Москвитянин», и «Рассказы об адмирале М.П. Лазареве», увидевшие свет в 1877 году в журнале «Русский архив».

Дворянский род Хрипковых вел свое начало со времен царя Алексея Михайловича, который в 1669 году пожаловал их общему предку Никите Алексеевичу Хрипкову вотчину в известном своим соляным промыслом Соловском уезде на Брянщине.

В семействе веневских Хрипковых был сын Илья (о его службе мне ничего не известно) и три дочери: Анна, Александра и Елизавета Павловны. Все три остались, по всей видимости, старыми девами. Сестры Хрипковы, в отличие от чеховских героинь, о Москве не мечтали, а мечтали каждая о своем. Анна и Александра, скорее всего, о семейном счастье, о любимом муже, о послушных детях. Но того что бог не дал, того у них и не было. О чем мечтала Елизавета Хрипкова знали многие не только в семье, но и в округе. Она мечтала о строительстве храма, который со временем мог бы стать объединительным центром для женской обители, монастыря, где не очень счастливые в этой жизни представительницы слабого пола могли бы обрести в трудах и молитвах душевный покой и умиротворение.

Осуществить свою мечту Елизавета Хрипкова решила традиционным для той поры способом - сбором пожертвований на будущий храм. Своих денег у нее практически не было. При разделе между сестрами родительского имущества Елизавете достались две семьи дворовых людей и одна крестьянская с 20 крепостными. А денег требовалось много, и собрать их в округе возможности не представлялось. Ради своей мечты сорокалетняя Елизавета Павловна и предприняла двухлетнее путешествие по свету, начавшееся в 1850 году.

«Путевые записки странницы» выдают в Елизавете Хрипковой человека наблюдательного, общительного и весьма предприимчивого. Она легко сходилась и контактировала со всеми, кто встречался на пути: служителями церкви разных рангов, местными помещиками и их женами, градоначальниками и чиновниками, мещанами и крестьянской голытьбой, (голью перекатной), живо интересовалась их бытом и нравами. В иные времена, известные как «хождение в народ», ей наверняка повезло бы больше, чем революционным агитаторам. Но до этих времен она не дожила.

Читая «Путевые записки странницы», я иногда ловил себя на мысли: и не странница она вовсе, а шоумен, сумевший «раскрутить» предприятие, принесшее его устроительнице желаемые средства для благородной цели строительства храма. Все началось с поездок по Тульской и соседним губерниям, затем язык довел Елизавету Хрипкову до столичных городов и Киева, а также до мест от Центральной России весьма отдаленных и экзотических: Константинополь, Бейрут, Иерусалим…

Очевидно, вскоре после возвращения Елизаветы Павловны из дальних странствий в родные пенаты в Борщёвом началось строительство храма. Первоначально он предполагался деревянным. Но, подсчитав возможности, решили построить долговечный каменный, с колокольней и под железной крышей. Хватило денег и на деревянный дом для священника. А вот на приобретение церковной утвари и богослужебных книг средств оказалось недостаточно. Но это не остановило храмоздательницу. Добившись в церковных инстанциях разрешения печатать и продавать копии с чудотворной иконы Успения Божией матери, привезенной ею из Иерусалима, Елизавета Павловна возобновила сбор средств и все необходимое для храма было приобретено.

В 1862 году храм был освящен Епископом Тульским и Белевским Никандром в честь Воздвижения Животворящего Креста Господня. «Церковь была необычной, - пишет веневский краевед В. Ильин, - в ней не венчали и не крестили, да и умерших стали отпевать только с 1894 года. Она предназначалась для будущей обители, где должны были найти мир и успокоение мятущиеся женские души, на что было подано и соответствующее прошение в Святейший Синод». Кстати, именно икона Животворящего Креста сопровождала Елизавету Хрипкову в ее странствиях.

В православном мире Животворящий Господний Крест являлся наиболее намоленным символом веры. Считалось, что молитва Кресту защищает от зла, беды и опасности.

Над своими записками странницы, вышедшими, как мы уже знаем, в 1860 году, Елизавета Павловна трудилась несколько лет. Книга вышла в то время, когда Россия испытывала ренессанс женского монашеского движения, почти затухшего в XVIII столетии. С середины XIX века число женских обителей начинает быстро расти. Только за 24 года правления царя-освободителя Александра II в России было открыто 107 новых монастырей, в 12 раз больше, чем во времена императора Александра I. Порядок был такой - первоначально на местах предполагаемых обителей создавались так называемые «сестринские общины», а уж затем на их базе монастыри. Члены общин иночества и монашеских обетов не принимали, а лишь готовили почву для будущей монастырской жизни.

В 1864 году Елизаветы Хрипковой не стало. Ее домашний архив, содержавший деловую и семейную переписку, материалы к путевым запискам хранится ныне в Государственном архиве Тульской области. Дело Елизаветы Петровны подхватила младшая сестра Александра Павловна, к тому времени – послушница Тульского успенского девичьего монастыря. В 1865 году она вернулась в родные места и стала попечительницей Крестовоздвиженского храма, возглавив при этом работу по созданию в Борщёвом женской общины. Задача эта оказалась не из легких, затянулась она на четверть века. На то были свои причины и, прежде всего, действовавший в России запрет на создание монастырей в родовых дворянских имениях. Хрипковы постепенно сходили в могилу. После смерти Ильи Павловича по взаимной договоренности вся семейная недвижимость отошла его вдове Анне Николаевне Хрипковой, которая, в свою очередь, пожертвовала ее Серпуховскому Владычнему женскому монастырю, одному из старейших в России, основанному еще 1360 году митрополитом Алексием, святителем Московским и чудотворцем всея Руси.

По всей видимости, именно это обстоятельство способствовало тому, что 11 ноября 1892 года на основании решения Святейшего Синода Борщёвская Крестовоздвиженская община получила официальный статус. При этом отмечалось, что учреждена она «в память чудесного спасения Августейшей семьи 1888 года». Борщёвскую общину приписали к Серпуховскому женскому монастырю. После этого число членов сестринской общины стало быстро расти и в 1893 году при настоятельнице Аполлинарии было решено построить еще один храм, более просторный, чем первый, в часть Иверской иконы Божьей матери. В 1898 году определением Святейшего Синода община была преобразована в общежительный Успенско-Иверский женский монастырь.




Об этом событии написал в 1899 году в журнале «Тульская старина» известный тульский церковный историк и краевед Н.И. Троицкий. Иноческие обители он называл «высшими церковными училищами». «Что бы ни говорили про отдельных монахов, и каковы бы они ни были.., - писал историк, - монастыри остаются и пребудут устоями народного благочестия и училищами идеальной любви сердца, постоянно обращенной к небу».

Строительство нового храма растянулось на 20 лет. Его главный престол во имя Иверской иконы Божьей матери был освящен 10 сентября 1913 года. Храм в Борщёвом заметно выделялся среди окрестных церквей своей монументальностью, красотой и техническим оснащением. Это была первая в Веневском уезде церковь, имевшая паровое отопление и вентиляцию. Своды и перекрытия были выполнены из прочного железобетона московской строительной фирмой «Кутюрье, Боленкур и Горденин».

С этого времени село Борщёвое было временно переименовано в «Село Успенско-Иверский женский монастырь», а старый Крестовоздвиженский храм стал считаться приписным к монастырю. При храме, на его западной стороне, была устроена усыпальница, в которой нашли свой последний приют основательница храма Елизавета Хрипкова, ее сестры, мать и брат.

Успенско-Иверский женский монастырь существовал за счет пожертвований благотворителей, среди которых были и представители царствующего дома Романовых, но не только. Доход приносили монастырский сад, пасека, рукоделия монахинь. В цоколе храма Иверской Божьей матери были устроены монастырские мастерские, где изготавливалась текстильная продукция. По воспоминаниям старожилов, добротные монастырские стеганые одеяла многие годы согревали жителей окрестных сел и деревень. На территории монастыря находились просфорная пекарня, хлебопекарня, прачечная, дома с кельями, больница, богадельня. А еще при монастыре в начале ХХ века была устроена школа грамоты, где в 1915-1916 годах под руководством монастырской послушницы дворянки О.Ф. Смирновой учились 12 девочек и 17 мальчиков.

Отношение советской власти к религии и церкви известно. В 1921 году монастырь был закрыт. На следующий год в бывших монастырских владениях обосновалась Борщёвская сельскохозяйственная коммуна, преобразованная вскоре в сельскохозяйственную артель. Крестовоздвиженскую церковь первоначально использовали под склад, а в 1929 году разобрали, использовав кирпич для строительства скотного двора. Были разобраны так же деревянная монастырская колокольня и другие постройки. Уцелел лишь храм Иверской иконы Божьей матери, где некоторое время размещалась местная школа. Во времена хрущевской «оттепели» досталось и ему: с храма были варварски сняты церковные купола и кровля.

ХХI век вернул селу Иверский храм. В 2000-2004 годах стараниями местных жителей он был восстановлен в несколько измененном виде: купола заменили шатрами. Сегодня здесь регулярно проводятся службы.

И горестно, и радостно рассказывать эту историю.