О чем напомнил конволют

Желание некоторых библиофилов прошлого (в наши дни это случается довольно редко) соединить под одним переплетом несколько, как правило небольших, отдельно изданных произведений одного или нескольких авторов, можно посчитать за чудачество. Даже в тех случаях, когда конволют имеет вполне определенную тематическую направленность. Ну, не хотел человек держать на своей книжной полке всякую малостраничную мелочь, вот и заказал переплетчику, чтобы стояла на полке книженция «не хуже других». Однако исследователю такое чудачество любо и дорого. Во-первых, собранные под одной обложкой брошюры и небольшие книжки лучше сохраняются для потомков, а, во-вторых, под руками специалиста нередко оказывается целая тематическая мини-библиотека, иногда вполне уникальная.

О некоторых конволютах из моей книжной коллекции я уже упоминал, и, возможно, расскажу в дальнейшем. Об этом хочу рассказать теперь, в канун 150-й годовщины появления на свет самого блистательного русского романа XIX века. Речь, конечно же, идет о «Войне и мире» Льва Николаевича Толстого.

Работа писателей над историческими текстами всегда сопряжена с огромными трудностями синтеза исторической достоверности и художественного вымысла. Особенно, когда между описываемыми событиями и литературными произведениями, им посвященным, дистанция не столь огромного размера, когда еще живы люди, для которых, описанное романистом, не что-то отвлеченное, а часть их собственной жизни.

Сегодня, по прошествии полутора столетий, трудно даже вообразить сколь горячей была полемика о степени достоверности событий, ставших исторической основой толстовского повествования. В особой мере это касалось военных сюжетов гениального произведения. Эпицентром споров стал четвертый (в редакции тех лет) – «бородинский» том романа. В этом я убедился, когда в руках моих оказался конволют в составе четырех работ разных авторов, появление которых на свет стало ответом на первую публикацию романа-эпопеи.

Назову эти сочинения в том порядке, в котором они поселились в моей конволютовской «коммуналке»:

1. Витмер А. 1912 год в «Войне и мире». По поводу исторических указаний IV тома «Войны и мира» графа Л.Н. Толстого. СПб., 1869. 122 с.

2. Вяземский П.А. Поминки по Бородинской битве и Воспоминания о 1812 годе. М., 1869. 60 с.

3. Норов А.С. Война и мир (1805-1812) с исторической точки зрения и по воспоминаниям современника. По поводу сочинения графа Л.Н. Толстого «Война и мир». СПб., 1868. 58 с.

4. Ахшарумов Н. «Война и мир», сочинение графа Л. Толстого. Части 1-4. Разбор. СПб., 1868. 40 с.

Увлеченный в большей мере повседневностью, чем историческими размышлениями, я, к сожалению, не всегда отмечал, как и при каких обстоятельствах попадала ко мне та или иная книга. Вот и о чудесном этом конволюте вспоминаю смутно. И только штампик букинистического магазина из системы «Ленкнига» позволил воскресить события 1977 года, памятного для меня тем, что почти полгода, обучаясь на курсах повышения квалификации директоров технических училищ в городе на Неве, я практически ежедневно имел возможность обходить все книжные и букинистические магазины центральной части города, от Лиговки до Университетской набережной, и от Сенной площади до улицы Садовой. Кроме того, я мог часами просиживать в Государственной публичной библиотеке им. М.Е. Салтыкова-Щедрина и в Государственном историческом архиве.

У романа «Война и мир» счастливая судьба и богатая критическая история. Толстой создавал свое детище в течение шести лет, с 1863 по 1869 год. В 1865 году отрывки из романа под названием «1805 год» появились в журнале М.Н. Каткова «Русский вестник». В декабре 1867 года увидели свет первые три тома романа, в марте 1868 года – четвертый том, в феврале 1869 года – пятый, а в конце того же года – шестой, заключительный.

В своем романе Толстой с исчерпывающей полнотой осуществил то, на что был нацелен изначально: раскрыть сущность характера русского народа и войска. В отечественной литературе впервые появилось высокохудожественное эпическое полотно, пронизанное многими идеями, и в первую очередь философским анализом бессознательного начала человеческой жизни. Ставя героизм масс выше героизма личностей, Толстой блестяще доказал, что успехи и неудачи в больших и малых делах определяются в первую очередь не талантом и волей отдельных исторических персонажей, а тем, насколько тонко они ощущают стихийную предопределенность исторических событий. Из огромное списка известных людей того времени таким талантом, по мнению Толстого, обладал Михаил Илларионович Кутузов. Вот почему великий полководец так любим и автором, и читателями.

Вполне понятно, что испытывал Толстой в те приснопамятные дни, ожидая реакцию критики на свое только что рожденное детище. И проживая в Москве, и из своего яснополянского далека он всегда внимательно следил за столичной прессой и живо реагировал на упоминания о своих произведениях.

«Милостивый государь! – обращался Толстой 11 апреля 1868 года к редактору петербургской военной газеты «Русский инвалид» С.П. Зыкову. - Я сейчас прочел в 96 № вашей газеты статью г-на H. Л. о 4-м томе моего сочинения.

Позвольте вас просить передать автору этой статьи мою глубокую благодарность за радостное чувство, которое доставила мне его статья, и просить его открыть мне свое имя и, как особенную честь, позволить мне вступить с ним в переписку. Признаюсь, я никогда не смел надеяться со стороны военных людей (автор, наверное, военный специалист) на такую снисходительную критику.

Со многими доводами его (разумеется, где он противного моему мнения) я согласен совершенно, со многими нет. Если бы я во время своей работы мог пользоваться советами такого человека, я избежал бы многих ошибок. Автор этой статьи очень обязал бы меня, ежели бы сообщил мне свое имя и адрес…».

Под криптонимом «Н.Л.» (как это часто бывало в практике тогдашней периодики) свою рецензию «По поводу последнего романа графа Толстого» опубликовал военный историк и педагог Николай Александрович Лачинов (1834-после 1917), в то время сотрудник, а впоследствии – редактор весьма уважаемой в России патриотической газеты военного ведомства «Русский инвалид». (Кстати, понятие «инвалид», пришедшее в наш язык из французского, в то время означало нечто иное, чем сегодня, и означало «заслуженный воин», «ветеран». Это был первый публичный отзыв на четвертый том «Войны и мира». Его автор затронул практически только военно-историческую часть повествования, и лишь слегка коснулся изложенных в начале тома философских взглядов писателя на историю, отметив их некоторую узость и односторонность, определив их как «исторический фатализм». Что же касается художественного мастерства Толстого в военных сценах романа, то Лачиновым оно было оценено весьма высоко. Например, описание Шенграбенского сражения военный историк оценил, как «верх исторической и художественной правды». С одобрением, в целом, было отмечено и описание Толстым Бородинского сражения.

Чести вступить в полемическую переписку с Толстым Лачинов почему-то не оказал. Литературоведы до сих пор ломают над этим голову. О переписке свидетельств не сохранилось, даже косвенных. Причиной этого были, скорее всего, порядки, установленные в привилегированных заведениях военно-учебного ведомства, где полковник Лачинов преподавал тактику.

Наряду с Лачиновым, в числе первых военных историков, свое мнение о романе «Война и мир» высказал профессор Николаевской академии Генерального штаба, в недавнем прошлом боевой офицер, Александр Николаевич Витмер (1839-1916). В журнале «Военный сборник» он публикует ряд статей, вошедших позднее в книгу «1912 год в «Войне и мире». По поводу исторических указаний IV тома «Войны и мира» графа Л.Н. Толстого» .

Отмечая, что ни одно литературное явление последнего времени не произвело на русское общество такого сильного впечатления, не читалось с таким интересом и не приобрело столько поклонников как «Война и мир» Толстого, Витмер пишет о третирующей историков иронии, с которой написан роман. Автор методично опровергает ряд исторических фактов, представленных в романе, обвиняя Толстого в незнании основ военного дела, а также в том, что граф не подходит к историческому процессу «без всяких предвзятых идей».

Свой подход к творению Толстого рецензент объясняет характером «военной части» романа, которая «дает полное право относится к нему с той же строгостью, как и ко всякого рода историческому труду». Восхищаясь литературным талантом романиста, Витмер, тем не менее, резко критикует его за ошибки в изложении хода военных действий, за некритический подход к подбору исторических источников. Вслед за Лачиновым, как профессиональный военный, Витмер восстаёт против фатализма Толстого, его игнорирования того, что боевые операции, как правило, тщательно планируются и такие полководцы как Наполеон, Барклай де Толли, Кутузов сыграли существенную роль в ходе военных действий как стратеги.

Витмера удивляло: как это, владея целой библиотекой материалов, при описании военных сцен романа он воспользовался далеко не самыми лучшими и авторитетными источниками? «По нашему мнению, - писал Витмер, - Тьер и Михайловский-Данилевский не единственные и даже не главнейшие произведения этой эпохи. Мало того, оба эти писателя, включая сюда и графа Сегюра, - писатели наиболее красноречивые, но едва ли не наименее достойные веры из всех, описавших войну 1812 года...».

В заключительной части своей работы Витмер, оправдываясь то ли перед современниками, то ли перед самой историей, отмечал: «Смеем надеяться, что никто, даже сам автор, не упрекнет нас в недобросовестности разбора. Быть может, подчас мы слишком горячо оспаривали ложные мысли и выводы автора; но это произошло оттого, что они высказывались писателем, имеющим на нашу публику обаятельное влияние, художником с самым замечательным талантом, далеко выдающимся из обыкновенного уровня и высказывались с возмутительным апломбом и вызывающей нетерпимостью. Мы принадлежим притом к слишком горячим почитателям этого художника и, вместе с тем, слишком дорожим нашей, бедной дарованиями, отечественной литературой, чтобы равнодушно смотреть, как первостепенный её представитель тратит свой талант, и силы, и время, на дело совершенно чуждое его блестящему дарованию».

Описанные Толстым в четвертом томе первого издания «Войны и мира» события 1812 года вызвали живой отклик у тогдашнего патриарха русской литературы и критики 76-летнего князя Петра Андреевича Вяземского (1792-1878), ополченца 1812 года и адъютанта генерала М.А. Милорадовича во время Бородинского сражения. С текстом толстовского романа Вяземского ознакомил основатель и издатель журнала «Русский архив» П.И. Бартенев. Свои претензии к роману Толстого Вяземский изложил сначала на страницах «Русского архива», а затем издал отдельной книжкой, предпослав им стихотворные «Поминки по Бородинской битве».

Публикация А.В. Гулина «Я все еще ратоборствую на Бородинском поле… (П.А. Вяземский – прототип и критик «Войны и мира»), вышедшая в 2002 году во втором выпуске московского сборника «Толстой и о Толстом», избавляет меня от необходимости подробного разбора того, как и за что обрушился на Толстого друг Пушкина и Жуковского.

П.А. Вяземский. Поминки по Бородинской битве и Воспоминания о 1812 г.

Остановлюсь на главном. А оно заключалось в том, что Вяземский обвинил Толстого ни много, ни мало как в «историческом вольнодумстве» и «нравственном литературном материализме», «низведении исторической картины до карикатуры и до пошлости». «Книга «Война и мир», за исключением романтической части, не подлежащей ныне моему разбору, есть, по крайнему разумению моему, протест против 1812 года, - писал Вяземский, - есть апелляция на мнение, установившееся о нём в народной памяти и по изустным преданиям, и на авторитет русских историков этой эпохи…».

Развивая свою мысль, Вяземский далее продолжал: «Сей протест против 1812 года, под заглавием: «Война и мир», обратил на себя общее внимание и, судя по некоторым отзывам, возбудил довольно живое сочувствие. В этом изъявлении, вероятно, уплачивается заслуженная дань таланту писателя. Но чем выше талант, тем более должен он быть осмотрителен. К тому же, признание дарования не всегда влечёт за собой, не всегда застраховывает и признание истины того, что воспроизводит дарование. Таланту сочувствуешь и поклоняешься; но, вместе с тем, можешь дозволить себе и оспаривать сущность и правду рассказов, когда они кажутся сомнительными и положительно неверными. Тут даже, может быть, возлагается и обязанность оспаривать их. Я именно нахожусь в этом положении. Так мало осталось в живых не только из действовавших лиц в этой народной эпической драме, громко и незабвенно озаглавленной: «1812 год»; так мало осталось в живых из зрителей её, что на долю каждого из них выпадает долг подавать голос свой для восстановления истины, когда она нарушена. Новое поколение забывчиво, а читатели легковерны, особенно же, когда увлекаются талантом автора».

Не сумев оценить органическую целостность толстовского произведения, Вяземский был в недоумении: где кончается история и где начинается роман. От автора «Войны и мира» он требовал «строгости исторического живописца», упрекал его в недостоверности отображения реальных действующих лиц описываемых событий, и, в частности, того, что происходило в Москве в июльские дни 1812 года. Особое возмущение Вяземского, близкого в молодости к декабристам, а в старости ставшего консерватором, вызвало то, в каком виде был представлен Толстым в те судьбоносные для России дни император Александр I, прилюдно «доедавший бисквит» и забавлявшийся киданием с балкона Кремлевского Дворца бисквитов в народ.

Завязалась полемика. Отстаивая свою честь, Толстой заявлял, что везде, где в его книге действуют и говорят исторические лица, не является выдумкой и что в таких случаях он опирается на «известные материалы». В частности, «анекдот о бросании бисквитов народу» почерпнут им из книги «Записки о 1812 годе Сергея Глинки, первого ратника Московского ополчения», изданной в Петербурге в 1836 году. В письмах Бартеневу от февраля и марта 1869 года Толстой, ссылаясь на то, что книга Глинки у него где-то затерялась, просит своего издателя, который был одновременно и научным консультантом романа, найти то место, где Глинка упоминает о бисквите. Однако, кроме упоминания о том, что император на обеде в Кремле ел бисквит, такого места в воспоминаниях Глинки не нашлось. Выход из неловкого положения был вскоре найден: обнаружилось, что в выпущенной в 1862 году книге А. Рязанцева (вышла без указания автора) «Воспоминания очевидца о пребывании французов в Москве в 1812 году» на страницах 26-27 есть рассказ о том, как император Александр I раздавал на балконе Кремлевского дворца фрукты теснившемуся народу. Толстой посчитал, что раздача фруктов, что раздача бисквитов – разница невелика.

Гнев на милость по отношению к Толстому Вяземский сменил несколько лет спустя, незадолго до своей кончины. Это произошло после выхода в свет романа Толстого «Анна Каренина», который Вяземский признал не только литературно совершенным, но и правдивым.

Любопытная деталь: свою книжку с поминальными стихами о Бородинском сражении и критикой Толстого Вяземский решил пустить в продажу с тем, чтобы вырученные при этом деньги обратить на покупку бывшего дома В.А. Жуковского в Белеве для открытия в нем народного училища в память поэта. Это положило начало развернувшемуся по всей стране сбору средств по созданию народного училища. Такое учебное заведение в 1872 году в Белеве было открыто.

Третьим номером в нашем конволюте значится сочинение А.С. Норова «Война и мир (1805-1812) с исторической точки зрения и по воспоминаниям современника. По поводу сочинения графа Л.Н. Толстого «Война и мир». Авраам Сергеевич Норов (1795-1869) – известный государственный деятель, действительный тайный советник, ученый, путешественник и писатель, действительный член Санкт-Петербургской академии наук, в 1853-1858 годах министр народного просвещения, в войне 1812 года участвовал с первых дней. Воевал в составе 1-й Западной армии. В Бородинском сражении был прапорщиком 2-й легкой роты гвардии артиллерии. Командовал полубатареей из двух пушек, защищавших Семеновские (Багратионовы) флеши. Здесь же был тяжело ранен, лишившись ноги. Не могу не упомянуть о Норове, как о библиофиле, книжное собрание которого насчитывало 16 тысяч экземпляров и являлась одним из лучших в России. Оно включало в себя памятники XV—XIX веков, в том числе 155 инкунабул, редчайшее издание «Естественной истории» Плиния, первое иллюстрированное издание «Божественной комедии» Данте, подборку первых и прижизненных изданий Дж. Бруно и Т. Кампанеллы, большое количество других раритетов. Сам же хозяин этих книжных сокровищ был полиглотом, владевшим не только множеством иностранных языков, но и являлся первым русским ученым, умевшим читать иероглифическую письменность.


А.Н. Норов. Война и мир (1805-1812) с исторической точки зрения и по воспоминаниям современника. По поводу сочинения графа Л.Н. Толстого «Война и мир»

Сочинение Норова, посвященное «Войне и миру», было написано в Павловске в сентябре 1868 года и опубликовано сначала в 11-м Военном сборнике, а затем издано в Петербурге отдельной брошюрой. При чтении романа Толстого, ветерана войны с Наполеоном затронуло, прежде всего, то, «что громкий славою 1812 год, как в военном, так и в гражданском быту, представлен… мыльным пузырем; что целая фаланга наших генералов, которых боевая слава прикована к нашим военным летописям, и которых имена переходят доселе из уст в уста нового военного поколения, составлена была из бездарных, слепых орудий случая, действовавших иногда удачно, и об этих даже их удачах говорится только мельком, и часто с иронией».

Собственный пересказ военных событий, предпринятый Норовым, дополнял историографию Отечественной войны, но при этом автор не шел далее того, в чем обвиняли Толстого другие критики. «Романтический рассказ» Толстого Норов признает и «живописным», и «пахнущим порохом». Но с прискорбием говорит, что отличный талант автора принял ложное направление, пропагандируя и утверждая стихийное, бессознательное начало человеческой жизни, что «в романе собраны только все скандальные анекдоты военного времени той эпохи, без ссылки на реальные источники».

Авторство четвертого критического исследования в нашей коллекции принадлежит перу Николая Дмитриевича Ахшарумова (1819-1893), писателя и литературного критика, старшего из сыновей историка войны 1812 года генерал-майора Д.И. Ахшарумова. Разбору романа Толстого «Война и мир» Николай Ахшарумов посвятил ряд статей в петербургских журналах, в том числе в научно-литературном издании «Всемирный Труд», где печатались А.Н. Островский, А.Ф. Писемский, П.Д. Боборыкин и другие известные литераторы. Одна из статей, посвященная разбору 1-4 частей романа, была издана отдельной брошюрой, представленной в конволюте. От трех предыдущих работ публикация Ахшарумова отличается непредвзятостью анализа романа, признанием совершенства как «Картины войны», так и «Картины мира».


Н.Д. Ахшарумов «Война и мир», сочинение графа Л. Толстого. Части 1 - 4. Разбор

«Картина Войны у него так хороша, что мы не находим слов, способных выразить хоть отчасти ее ни с чем несравненную красоту, – пишет Ахшарумов. - Это множество лиц, метко очерченных и озаренных таким горячим солнечным освещением; эта простая, ясная, стройная группировка событий; это неисчерпаемое богатство красок в подробностях и эта правда, эта могучая поэзия общего колорита - все заставляет нас с полной уверенностью поставить Войну графа Толстого выше всего, что когда-нибудь в этом роде производило искусство».

Даже по небольшой подборке авторов можно составить наглядное представление о том, что суждения литературных критиков о «Войне и мире» были весьма противоречивыми и часто взаимоисключающими. Главную же оценку творению Толстого дал его величество читатель. Не успела высохнуть типографская краска на экземплярах заключительного тома романа, как потребовалось его второе издание, а затем множество последующих. Только в нашей стране в течение ХХ века он выдержал около 400 изданий общим тиражом примерно 40 млн экземпляров. Переведенный на многие языки народов планеты, роман «Война и мир» был высоко оценен мировой литературной общественностью, признавшей его величайшим эпическим произведением европейской литературы Нового времени.