Революционные романтики. Рыцари обманутых надежд

С московским интернет-букинистом Павлом Пономаревым мы встретились в условленное время на станции метро «Белорусская» кольцевая, возле информационной стойки, а через минуту в моих руках оказалась книга, которую я уже и не надеялся отыскать. Это были выпущенные в 1931 году московским кооперативным издательством «Федерация» «Записки военкома» Дм. Оськина.

Павел, высокий блондинистый парень лет 30-35 с приятной, располагающей к себе улыбкой, протягивая мне книгу, спросил:

- Оськиным интересуетесь?

- Нет, - признался я откровенно. - Хочу лучше понять биографию моего деда, который в свое время служил под началом этого человека.

На этом мы и расстались, пообещав быть друг другу полезными и в дальнейшем.

«Записки военкома» - последняя часть автобиографической трилогии Дм. Оськина. Первые две книги «Записки солдата» и «Записки прапорщика», также увидевшие свет в издательстве «Федерация», были посвящены событиям Первой мировой войны 1914-1918 годов. Не знаю переиздавались ли когда-либо целиком или фрагментами «Записки солдата», но «Записки прапорщика» в постсоветскую эпоху воспроизводились дважды.

В 1998 году в Издательстве военной литературы в серии «Редкая книга» вышел сборник, состоящий из произведений двух авторов. Одним из них был известный писатель С.Д. Мстиславский (1876-1943), автор ряда популярных в свое время книг, в том числе повести о Н.Э. Баумане «Грач птица весенняя». Сборник включал его повесть «Откровенные рассказы полковника Платова о знакомых и даже родственниках». Вторым произведением были автобиографические «Записки прапорщика» Дм. Оськина.

Представляя сборник и комментируя воспоминания Оськина, его составитель – поэт и почетный председатель «Общества сохранения литературного наследия» В.В. Дробышев ввел читателей, мягко говоря, в заблуждение. Он заявил, что о судьбе Дмитрия Оськина после 17 года ничего не известно и что «она потерялась в тумане исторического прошлого». Но это не так. В наше время, если хорошо постараться, можно узнать что угодно. А это было уже «наше время».

Будь составитель немного полюбознательнее и загляни он в общедоступные справочники, непременно узнал бы кто такой Д.П. Оськин и как он жил в «эпоху исторического материализма», то есть после революции 1917 года. О пороке российского «нелюбопытства» когда-то хорошо сказал А.С. Пушкин. Но поэты мало прислушиваются друг к другу, даже тогда, когда один из них – гений.

Дмитрий Прокофьевич Оськин, член партии большевиков с 1918 года, советский военный и хозяйственный деятель, литератор, родился в 1892 году в деревне Сокольники Епифанского уезда Тульской губернии. После окончания сельской школы и педагогических курсов успешно сдал экзамены на звание учителя одноклассного народного училища. Однако учительствовать ему пришлось недолго. С началом Первой мировой войны Оськин был мобилизован рядовым в действующую армию. Сражался храбро и умело. За мужество и отвагу был награжден Георгиевскими крестами всех четырех степеней и произведен в прапорщики. Впоследствии получил второй офицерский чин штабс-капитана. На фронте вступил в партию левых социалистов-революционеров, а после их «мятежа» - в партию большевиков.

В 1918-1919 годах Оськин возглавлял Тульский губернский военный комиссариат, который сам и сформировал с привлечением военным специалистов, знакомых ему ещё по фронту Первой мировой войны, в числе которых был и его бывший командир полка генерал-майора В.А. Музеус. Многое сделал для создания и подготовки воинских частей Красной Армии в Туле.

В 1920 году во главе 2-й армии, сформированной им в Тульской губернии, Оськин воевал на фронтах гражданской войны. После успешных боевых операций был назначен командующим Приволжским военным округом. В 1926 году демобилизован из армии по состоянию здоровья и направлен на руководящую хозяйственную работу, но больше увлекался работой литературной: прозой и мемуарами. Умер в 1934 году в Москве от последствий полученного на фронте тяжёлого ранения австрийской разрывной пулей. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

События революций 1917 года Оськин описал в заключительной части «Записок прапорщика». Судя по воспоминаниям, ему довелось встречаться со многими известными людьми того времени. Он слушал речи Керенского и прапорщика Крыленко - впоследствии главковерха Красной Армии, Ленина и Каменева, имел беседы со Свердловым и Кагановичем, Спиридоновой, Чхеидзе и Авксентьевым. В Кишиневе Оськин познакомился с комиссаром Рошалем, провозгласившим еще при Временном правительстве Кронштадтскую республику. Записки Оськина написаны почти с документальной точностью. В них содержится немало подлинных документов революционной эпохи, в том числе воззваний, прокламаций, телеграмм, армейских приказов.

В свое время, как молодой краевед и журналист, личностью военкома Оськина я интересовался мало, поскольку знал, что его биографией занимается мой одногруппник по Тульскому пединституту Женя Полозов, прекрасный музейщик и добрейшей души человек, ученик посажённого отца тульского краеведения Вячеслава Ивановича Ботя. Оськин «открылся» для меня только теперь, когда в мои руки попали «Записки военкома», посвященные первым годам советской власти.

Редкость этого издания, не числившегося в библиотечных каталогах моей молодости, объяснялась просто: долгие годы книга была «узницей» советского спецхрана, таившего в своих недрах издания, ознакомление с которыми считалось нежелательным по идеологическим соображениям или в виду особой секретности. Инициатором создания в 1921 году спецхранов (специальных хранилищ, опекаемых органами госбезопасности) был Л.Д. Троцкий. Чтобы взять в руки книгу из спецхрана требовалась куча различных справок, заполучить которые было нелегко. Ссылки на книги из спецхранов были, при этом, конечно же запрещены.

В сталинские времена в спецхраны отправлялись издания, в которых упоминались имена «врагов народа». В «Записках военкома» таких упоминаний было более чем достаточно. Это и бывший учитель тульской частной гимназии Александр Кауль, возглавлявший в 1917-1920 годах губернский совет рабочих и солдатских депутатов, осужденный в 1937 году на 20 лет лагерей по ложному обвинению в участии в национал-социалистической организации, и руководитель местных большевиков Григорий Каминский, приговоренный в 1938 году к высшей мере наказания за осуждение сталинских репрессий, и чрезвычайный военный комиссар по борьбе с контрреволюцией в Тульской губернии Василий Панюшкин, арестованный в 1937 году НКВД как «враг народа», и многие другие.

Середина 1950-х годов памятна массовым возвращением из сталинских лагерей невинно репрессированных людей, первыми реабилитациями бывших «врагов народа». Среди них были знакомые нашей семье люди. Особенно эмоционально переживала эти события моя бабушка Ольга Ивановна. К тому времени, уже будучи пенсионеркой, она вышла замуж за прекрасного человека Николая Михайловича Морозова, с военных лет служившего офицером Тульского штаба гражданской обороны, овдовевшего за несколько лет до этого.

Бабушка, уделявшая мне времени больше, чем занятая на работе и воспитанием моего младшего брата мама, была для меня ходячей исторической энциклопедией всей первой половины ХХ века. В ее памяти хранилось множество эпизодов разных лет, но с особой эмоциональностью и полнотой чувств она рассказывала мне о годах своей молодости, о периоде гражданской войны. Когда речь заходила о репрессированных, сталинских лагерях и расстрелах, она перечисляла какие-то имена живых и мертвых, которые я не помню, и при этом неизменно твердила одно и тоже:
- Хорошо, что Жорж не дожил до 37-го, до тех страшных дней, до проклятой «ежовщины»…


Жорж – Георгий Андреевич Касюлайтис – это мой дед, отец моей матери носившей всю жизнь его литовскую фамилию в мужском написании, первый муж моей бабушки и любовь всей ее жизни. И в годы моего детства, и позднее, когда я был уже студентом, ее можно было часто видеть сидящей на скамейке в Сквере коммунаров, на углу нынешнего Проспекта Ленина и улицы Гоголевской, ранее известном как Тульское кладбище коммунаров, где среди других активных участников революционных событий был похоронен ее Жорж, где при входе стояли две серые неуклюжие приворотные тумбы, с барельефами революционно-пролетарской тематики и строчками из стихотворения поэта-демократа XIX века Леодора Пальмина:

Не плачьте над трупами павших борцов,
Погибших с оружьем в руках,
Не пойте над ними надгробных стихов,
Слезой не скверните их прах!..

Для меня это место памятно с раннего детства. Ведь дом, где мы жили до переезда в начале 60-х в хрущевскую пятиэтажку, где родилась моя мама, где умер дед Георгий, куда пришел с фронта мой отец, находился совсем рядом, на углу Гоголевской и Тургеневской.

- Твой дед похоронен здесь, - бабушка подходила к месту, где был его могильный холмик, ведя меня за руку. В другой она неизменно держала скромный букетик красных гвоздик, хотя весь Сквер коммунаров, расположенный под окнами обкома КПСС, был под особой опекой тульского «Зеленстроя». Могильных холмиков со временем не стало. Вместо них появилась одна большая братская могила, где похоронено около пяти десятков людей, которых в Туле называли коммунарами. Их неполные списки появились в те дни, когда на месте стоявшего здесь в 1950-е годы памятника Сталину, позднее временно замененного каменной чашей непонятного назначения, возвели четырехгранный пилон в память о героях революции.

В детском возрасте Сквер коммунаров мы не воспринимали как кладбище. Это было место наших игр. Другого поблизости не было. Сквер привлекал зеленью газонов, разноцветьем клумб, нежно пахучими лиственницами, ярко зелеными летом и желто-канареечными осенью. А еще тем, что с улицы Гоголевской и с огородного участка коммунального дома, где жил мой приятель Женька Щербаков, почти трехметровую металлическую изгородь можно было легко перелезть «на скорость».

Опубликовав несколько написанных по семейным преданиям газетных материалов, посвященных деду, я как-то не улавливал связи его судьбы с судьбой Дмитрия Прокофьевича Оськина. Однако, прочитав «Записки военкома», живо ее ощутил, яснее прочувствовал ту атмосферу, о которой рассказывала мне бабушка.

Георгий Касюлайтис, прибывший в Тулу в 1918 году по предписанию, и Ольга Сазонова, дочь мастерового Тульского оружейного завода, встретились и полюбили друг друга в тревожном 1918 году. Вот как описывает старинный город оружейников того времени Дмитрий Оськин. (В Тулу военком Оськин и военком Касюлайтис приехали почти одновременно):

«Тула - губернский город, в 180 верстах от Москвы, расположенный в низине, на реке Упе, центр крупнейших в России оружейных, пулеметных и патронных заводов, на которых во время войны работает до сорока тысяч рабочих. Большинство остальной промышленности подчинено интересам этих заводов. Кроме того, Тула славится самоварами.

Город, несмотря на свою близость к Москве, глухой, провинциальный, грязный, запущенный. В 1918 году по улицам города конки плетутся иногда медленнее пешехода. На улицах кучи снега лежат в ожидании теплых дней, чтобы растаять на весеннем солнышке и увеличить непролазную грязь».

Они были удивительно красивой парой и могли бы на долгие годы оставаться такой. Уже после первого свидания они не расставались друг с другом ни на день, до той поры, пока не появилась на свет их единственная дочь. Если бы она родилась на год или на два позднее, то дед наверняка бы не ушел из жизни в «возрасте Христа», молодым, 33-летним. Дочь оружейника была сильной во всех отношениях и наверня-ка отвела бы от него роковую беду.

Ранняя смерть помешала Георгию Касюлайтису написать свои мемуары, подобные трилогии Дмитрия Оськина, прочитать которую полезно всем, кто интересуется историей России ХХ века. А вспомнить и написать ему конечно же было о чем. С военкомом Оськиным военком Касюлайтис были одногодками. Оба родились в неурожайном и голодном 1892 году, только один - в деревне Сокольники, а другой в Царском Селе, где его отец состоял на военной службе. Воинского звания своего прадеда я не знаю. Возможно он был унтер-офицером, поскольку по происхождению крестьянин, приписанный к Юрбской волости Ровенского уезда Ковенской губернии, возможно офицером, а может быть и просто вольнонаемным. Известно только то, что он был виртуозным наездником и из Царского Села в конце 1890-х или в начале 1900-х годов был переведен в Москву, где в известном сегодня всем москвичам и многим гостям столицы Манеже на Моховой преподавал премудрости верховой езды чинам Московского лейб-драгунского полка.

У Андрея Касюлайтиса и его русской жены, которая по семейному преданию происходила из небогатого тульского дворянства, было три сына и дочь. Георгий был вторым ребенком в семье и воспитывался не под присмотром вечно занятых родителей, а под началом своего старшего брата, которого, как и отца, звали Андреем. В революционном 1905 году это воспитание проходило на пыльных и шумных московских улицах, где по научению старшего брата, примкнувшего не известно к какой революционной организации, тринадцатилетний Георгий расклеивал листовки, а затем, видимо, было продолжено на баррикадах Красной Пресни.

Когда восстание в Москве было подавлено и начались массовые аресты его участников, арестовали и Андрея. Поскольку человек он был еще не достигший совершеннолетия, отвечать за проступки сына пришлось отцу. Итог был печальным. Отец семейства, лично не питавший никаких симпатий к революционером, лишился хорошо оплачиваемой должности и со всем семейством был выдворен из первопрестольной на родину в Ковенскую губернию. Впрочем, вскоре прадед нашел себе место управляющего одной из достаточно благополучных экономий. О судьбе старшего брата моего деда мне ничего не известно, а вот о судьбе его самого, кроме семейных воспоминаний, рассказывает автобиография, хранящаяся в его личном деле в Тульском архиве современной истории.

В Москве дед окончил четырехклассное городское училище и, по всей видимости, намеревался поступить в старшие гимназические классы или в реальное училище. Поскольку семья попала в списки неблагонадежных, намерению осуществиться этому было не суждено. Упрекая старших сыновей за безрассудство, бывший преподаватель верховой езды, видимо пытался перевоспитать их, в том числе и посредством плетки.

В 14-летнем возрасте, почувствовав себя уязвленным, Георгий принимает решение бежать из отцовского дома прямым маршрутом в недалекую Германию. Смышленый юноша, знавший неплохо немецкий язык, на чужбине не пропал, нанялся на работу учеником в слесарно-механическую мастерскую. Одновременно поступил на вечерние маши-ностроительные курсы, которые успешно окончил в 1911 году, приобретя, фактически, среднее специальное техническое образование. Вскоре после этого он вернулся в Ковно (Каунас) и поступил на машиностроительный завод Шмита, где работал слесарем-сборщиком сельскохозяйственных машин. Вскоре, в связи с сокращением работ переехал в Вильно (Вильнюс), где трудился по специальности на промышленных предприятиях. Отсюда в 1913 году Георгия призвали на действительную военную службу, которую он проходил рядовым 112 Уральского пехотного полка. С началом в 1914 году Первой мировой войны рядовой Касюлайтис в составе полка ушел на фронт. В 1916 году, после ряда болезней, ранения и контузии, был направлен по специальности в 3 запасную автомобильную роту, размещавшуюся в Петергофе. Здесь он окончил водительские курсы и был назначен на должность младшего инструктора 3-й школы шоферов.

Весной 1917 года вместе со своими автомашинами и учениками Георгий Касюлайтис участвовал в революционных событиях в Петрограде. Тогда же вступил в партию большевиков и был избран членам сначала ротного, а затем и центрального солдатского комитета. После неудачной июльской демонстрации был вынужден какое-то время скрываться от полиции, перейдя на нелегальное положение. При этом под-держивал постоянную связь с Петергофом и информировал служивших там товарищей о решениях Петроградского военно-революционного комитета. В дни подготовки октябрьского вооруженного восстания Касюлайтис прибыл в Петергоф, где по поручению ВРК сформировал из своих однополчан мобильный партизанский отряд. В памятный день 25 октября 1917 года отряд находился на охране города, его великолепных дворцов и уникальных фонтанов. Выполняя распоряжения местного совета солдатских депутатов, красногвардейцы автошколы участвовали в разоружении Петергофской школы прапорщиков, подстрекаемых офицерами к контрреволюционным выступлениям. Вскоре отряд получил команду принять участие в борьбе с казачьей дивизией генерала Краснова, стремившейся вернуть к власти бежавшего из революционного Петрограда Керенского.

Под Красным Селом поход Краснова-Керенского на революционный Петроград объединенными силами рабочих-красногвардейцев и перешедших на сторону революции солдат был остановлен. Некоторые эпизоды тех событий описал в своей знаменитой книге «Десять дней, которые потрясли мир», их очевидец, американский журналист Джон Рид, прибывший в Царское Село 28 октября 1917 года.

12 марта 1918 года распоряжением Петроградского военно-революционного комитета Георгий Касюлайтис, как проявивший себя боец революции и большевик, был направлен в распоряжение Московского военно-революционного комитета, откуда напрямую получил назначение в Тулу в качестве агитатора-организатора агитационно-вербовочного отдела Тульского комиссариата по военным делам. 7 июля 1918 года последовало новое назначение – возглавить работу по созданию в губернии библиотек-читален для политического просвещения рабочей и крестьянской массы и пропаганды идей новой власти. 1 октября 1918 года Губкомом РКП(б) Касюлайтис командируется в Москву на курсы по подготовке военкомов при Всероссийском бюро военных комиссаров.


Г.А. Касюлайтис (сидит) с братом Алексеем. Тула, 1918 г.

6 декабря 1918 года Касюлайтис возвращается в Тулу и 11 января 1919 года получает назначение на должность военного комиссара Крапивенского уезда с одновременной обязанностью взять под личный контроль состояние местных партийных ячеек. 2 июня 1919 года здесь, на земле Льва Толстого, военком и дочь тульского оружейника связали себя узами брака и обменялись кольцами. На внутренней стороне одного из них была выгравирована надпись «Жорж», на другом «Ольга».

Из книги Дм. Оськина «Записки военкома»:

«Июль 1919 г.

От Урала до Владивостока вся Сибирь занята Колчаком. Хотя намечается некоторый перелом в связи с остановкой колчаковских войск в районе Белебея-Уфы, но все же окончательных признаков нашего перевеса еще нет.
Туркестан отрезан от центра белогвардейскими бандами во главе с генералом Дутовым и туркестанский хлопок уже год не может попасть в промышленно-центральный район.

На юге белогвардейцы Деникина, преемника Каледина – Краснова, захватили Кавказ, значительную часть Украины и угрожают Харькову. Красные части южного фронта откатываются к северу. Штаб этих войск находится в Козлове, недалеко от Тулы. Полевой штаб республики, во главе с главкомом Вацетисом, - в Серпухове, в девяноста верстах от Тулы.

Среди мужиков разговоры, что идет Колчак с Учредительным собранием. Однако Колчак уже именует себя правителем всея Руси, с явно монархическими тенденциями. Другой правитель – Деникин – на юге…

Губродком без запасов. Городской обыватель мешочничает вовсю. Для добычи пуда хлеба обыватель едет за сотни верст, беря в дорогу для обмена на хлеб свою одежду, зеркала, граммофоны, самовары и т.д.».

В августе 1919 года, в тяжелые для республики дни приближения к Москве и Туле войск Мамонтова и Деникина Крапивенский уезд становится прифронтовым. Совместным решением уездного комитета партии и уездного исполкома военный комиссар Касюлайтис избирается председателем Крапивенского ревкома со всеми чрезвычайными по должности полномочиями. В селе Сергиевом (ныне г. Плавск), через которое проходила Московско-Курская железная дорога, военком размещает сначала штаб Юго-Западного фронта, а затем штаб 13 армии, организует мобилизацию повозок, упряжи, лошадей, формирует отряд кавалерии, руководит посевной и продовольственной кампаниями.

В конце 1919 года, когда благодаря победам Рабоче-Крестьянской Красной Армии и тыловиков-военкомов белогвардейцы были отброшены далеко на юг, Георгий Касюлайтис получает новое назначение – возглавить военный комиссариат в Ахтырке Харьковской губернии, важном стратегическом пункте, через который пролегал знаменитый Муравский шлях, издревле соединявший Московскую Русь с Украиной и Крымом. Приказ есть приказ и, подобрав для будущего комиссариата верных людей из тульского окружения, военком Касюлайтис отправляется на Украину. Ахтырский уезд – это 114 поселений, 109 тысяч жителей, в основном зажиточные крестьяне и казаки. Отношение к новой власти – недружелюбное.

Молодая жена военкома повсюду следует за мужем, а через 40 лет рассказывает внуку как это было: холодный январский день, серый обшарпанный войной ахтырский вокзал со следами пожаров, разбитыми окнами и множество человеческих трупов, штабелями сложенных на покрытой снегом, пропитанным кровью, платформе… Она не была рафинированной барышней, но то, что приходилось пережить рядом с любимым человеком, помнила детально до последнего смертного часа. Она разделяла его необычайно трудную, порой нечеловечески трудную работу. Одно дело махать шашкой, идти плечом к плечу с друзьями и единомышленниками в штыковую атаку. И совсем другое – очеловечивать одичалую жизнь, там, где совсем недавно лились реки крови, где брат шел на брата, где толпы голодных и оборванных обывателей с безумными глазами ждали от комиссара конкретной помощи и человеческого участия. Так было в России, так было на Украине.

В самый разгар ахтырской весны, когда большая часть работы по формированию уездного военкомата была проделана, острый приступ малярийной лихорадки выбил ахтырского военкома из седла. Выжил бы комиссар, если бы ни она, окончившая в мировую войну курсы медицинских сестер, еще не известно, так ослаблен был его организм.

Трехмесячный отпуск по болезни, возвращение в Тулу. И снова его, не долечившегося, трясут со все сторон: надо честно и принципиально разобраться с примазавшимися к новой власти враждебными элементами. Кратковременная, но крайне напряженная работа в следственной комиссии и чрезвычайном революционном трибунале. А затем снова военкомовская должность, поспешный выезд в уездный Белев, где на военкома временно вешают дополнительную нагрузку, избирая председателем уездного комитета партии и членом уездного исполкома. Ежедневная суета, ежедневное напряжение, ежедневное недосыпание. И так все десять месяцев работы в Белеве. Ради чего? Конечно же, не ради личного благополучия.

1922 год. Последний марш-бросок военкома Георгия Касюлайтиса. После непродолжительного пребывания на должностях помощника тульского губернского военкома и помощника начальника снабжения Московского военного округа по политической части, в апреле месяце он получает срочное назначение в Среднюю Азию, на должность военкома снабжения войск Фергано-Бухарского района Туркестанского фронта.

Фронт был открыт в начале 1922 года после двух относительно спокойных лет, в ответ на вооруженные выступления панисламистов, не пожелавших признавать порядков, установившихся в результате добровольной советизации Восточной Бухары. Бои частей Красной Армии с сепаратистами и басмачами здесь шли с переменным успехом. Плохое обеспечение и организация красноармейского тыла грозили стратегическим истощением.

В эту дальнюю и очень ответственную поездку, под начало прославленного красного командарма Василия Ивановича Шорина, Георгий Андреевич поехал без жены Ольги, без своего ангела-хранителя. У нее на руках в Туле двухмесячная дочь, тоже Ольга, названная так по его категорическому и упорному настоянию. Куда в Туркестан с таким «довеском»! Командировка длилась недолго, всего несколько месяцев: цель была достигнута, тыловое обеспечение войск было налажено образцово. Победа над врагами новой власти в Средней Азии была окончательной и бесповоротной.

На этом фоне личная трагедия военкома Георгия Касюлайтиса значила мало что. Просто нелепая случайность. Бухарское лето, непривычное, удушливо жаркое для северянина, постоянно вызывало жажду. И он в один из дней, вопреки инструкции, которую возможно сам же и подписал, зачерпнул горсть воды из ближайшего арыка чтобы сделать всего лишь один глоток. Скоротечная чахотка проявила себя не замедлив, особенно на фоне сыпного тифа, прихваченного по дороге домой.

Ослабленный организм военкома увядал почти три года. Какое-то время после увольнения с военной службы он пытался работать в хозяйственных учреждениях Тулы, но силы уходили. Его лечили лучшие врачи города, среди которых будущий светила тульской пульмонологии В.А. Врубель. Ольга отпаивала мужа клюквенным морсом, от которого его желтые провалившиеся щеки изредка вспыхивали слабым румянцем. Но все было тщетно. В июльский день 1925 года на тульском Кладбище коммунаров появилась свежая могила...

В последние время перед людьми разных поколений нередко встает вопрос - как относиться к тем, кто совершил октябрьский переворот 1917 года, кто решился повернуть ход российской и мировой истории? Считать ли, что все они поголовно принадлежали к племени «революционных демонов», или как-то по-другому? Думаю, что по-другому. В своей массе это были революционные романтики, мечтавшие о лучшей жизни для всех и не щадившие себя. Это были рыцари обманутых надежд.