Много лет не перестаю любоваться изяществом книг, изданных в первые революционные годы. Речь идет конечно же не о советских «агитках», нередко печатавшихся где и как попало, а о произведениях беллетристических, поэтических, драматургических. Годы были тяжелые: гражданская война, разруха, голод. Типографии или закрывались, или испытывали острый дефицит бумаги, картона, красок. И здесь свое слово сказала черно-белая гравюра. Даже не на очень хорошей бумаге нередко получались шедевры.

Не помню, когда именно я приобрел одну из таких книг – «современный драматический этюд» под названием «Смерть Коперника», выпущенную в мягкой обложке в Москве, в издательстве «Революционный социализм» в 1919 году. Оформление титульного листа, шмуцтитула, заставок, концовок и обложки книги выполнено было с гравюр на дереве Василия Николаевича Масютина (1884-1955), большого мастера станковой и книжной графики. К тому же неплохого писателя, в 1920 году он эмигрировал из советской России и жил в Берлине, одном из ведущих центров европейского книгоиздания.

А. Терек. Смерть Коперника
Художник Н. Масютин

Заинтересовали и само произведение, ради которого мастер гравюры потратил немало сил и художественной фантазии, и автор, явно скрывший свое имя под псевдонимом «А. Терек», и издательство «Революционный социализм». Начну с последнего. Издательство это, хотя и числилось при ЦК партии левых эсеров, к революционному социализму отношение имело малое. Его подлинными хозяевами были деятели литературы и искусства серебряного века - приверженцы особой анти-западнической идеологии. В честь известного стихотворения А.А. Блока «Скифы» идеология эта получила название «скифство».

Мильоны - вас.
Нас - тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы - мы!
Да, азиаты - мы,
С раскосыми и жадными очами!

Эти строки звучали как гимн «скифского» движения. Его участники - Александр Блок, Кузьма Петров-Водкин, Валерий Брюсов, Сергей Прокофьев, Андрей Белый, Николай Клюев, Сергей Есенин, Борис Пастернак, Евгений Замятин и другие рассматривали «скифство» как мессианское антизападное народное движение, овеянное религиозным пафосом. Для них «скифство» представлялось некой вершиной русского народничества и предтечей Евразийства. Одним из идеологов «скифства» был известный литературный критик и социолог Р.В. Иванов-Разумник, редактировавший книги издательств «Революционный социализм» и «Скифы».

А теперь об авторе драматического этюда (одноактной пьесы), скрывшем свою имя под псевдонимом А. Терек. Установить его было не сложно. Помог, как всегда, словарь псевдонимов И.Ф. Масанова. Оказалось, что А. Терек - это к тому времени уже известная писательница Ольга Дмитриевна Форш. Были у нее и другие псевдонимы - О. Ф.; Ф. О.; Шах-Эддин; Эддин, Ш.

Почему «Терек», а не «Волга», «Дон», «Днепр» или, наконец, «Нева»? А потому, что местом ее рождение был Северный Кавказ, а точнее дагестанское селение Гуниб, где за крепостной стеной был расквартирован русский гарнизон. Гуниб был последним оплотом вождя кавказских повстанцев имама Шамиля. В ярких красках Гуниб запечатлел знаменитый маринист И.К. Айвазовский. Если морские картины он нередко писал по памяти, то аул Гуниб воспроизведен им почти с фотографической точностью. Через четыре года после того, как было написано это удивительное полотно, 28 мая 1873 года в Гунибе родилась русская девочка Оля Комарова, а точнее – наполовину русская: русским был ее отец, а мать, Нина Григорьевна Шадинова, была армянкой. К сожалению, мать свою Ольга не помнила. И рассказать нам о ней особо нечего. Когда Ольге было несколько месяцев она, оставив дочь и малолетних сыновей Петра и Григория на попечение няни и денщиков, поехала с мужем в Петербург по делам. По дороге заразилась холерой и вскоре умерла.

И. К. Айвазовский. Аул Гуниб в Дагестане. 1869 г.

А вот об отце рассказать можно многое. Генерал-лейтенант Дмитрий Виссарионович Комаров (1831-1881) личность легендарная, даже по кавказским меркам. Отменный вояка, популярный в войсках командир. В составе лезгинского отряда участвовал в операциях 1857-1858 годов против додийцев, самых суровых и непримиримых врагов России на Кавказе. Бывал и в других экспедициях. При штурме аула Циберо был тяжело ранен. За отличие в делах произведен в подполковники, что обеспечило ему дальнейший карьерный рост. В 1861 году участвовал в военных действиях Аргунского отряда, в 1862 году был произведен в полковники, а через 2 года назначен командиром 78-го пехотного Навагинского полка. В 1869 году он начальник Среднего Дагестана. Вскоре произведён в генерал-майоры. В 1876 году назначен командующим 19-й пехотной дивизией, а с началом русско-турецкой войны 1877-1878 годов - командующим Кавказской гренадёрской дивизией. В сражении под Зивином был тяжело ранен. К зиме 1877 года вернулся в строй и был назначен начальником Кобулетского отряда. 18 января 1878 года руководил боем при Цихидзире. За боевые отличия и личную храбрость произведен в генерал-лейтенанты и награждённый орденами Св. Анны 1-й степени и Св. Владимира 2-й степени.

Бурная военная жизнь генерала Комарова позволяла ему лишь изредка видеться с осиротевшими детьми. Будущую писательницу и ее братьев воспитывала бонна А.П. Алмазова, происходившая из служилого дворянства Московской губернии. Человеком она была не из приятных. Педагогического дара была лишена начисто. Почти насильно заставляла Ольгу заниматься рукодельем, в то время как девочку тянуло на природу в озорную мальчишескую компанию.

Незадолго до своей безвременной кончины, словно предчувствуя ее, генерал женился на Алмазовой. Надеялся - в случае чего мачеха не бросит его детей на произвол судьбы. Однако мачеха посчитала генеральских детей обузой и пристроила кого куда – мальчиков (будущих героев Первой мировой войны) в кадетские корпуса, а Ольгу в Николаевский Сиротский женский институт в Москве. Больше о них и не вспоминала. В своей литературной автобиографии Ольга Форш ярко описала атмосферу учебного заведения для дворянских сирот, рассказала о юношеских увлечениях рисованием и литературой, о тайном чтении воспитанницами Вольтера, Рабле и «безнравственных» французских романистов XIX века, о душевном одиночестве, которое вынудило ее писать романтические письма не какому-то конкретному лицу, а Кавказу! Горную страну она почитала как «единственно близкого человека». По более позднему признанию Ольги Дмитриевны именно здесь в ней бессознательно была заложена основа, из которой должен был вырасти писатель: одержимость красотой природы и глубокий протест против пошлости и зла жизни.

А еще, как и многие ее сверстницы, Ольга Комарова увлеклась в институте восточными религиями, теософией и оккультизмом. «Настоящим открытием были книги на французском языке про Индию, с проповедью Будды, и все сведения о браманизме. Мы стремились достать книги об йогах и сговаривались уходить вместе в нирвану от зла и страданий жизни», - вспоминала писательница.

Еще в институтские годы проявился у Ольги Комаровой социальный темперамент. В небольшом кружке подруг по всем источникам, которые можно было только достать, изучалась Великая французская революция. Уродливое воспитание и затворническая жизнь Сиротского института рождали мечты о подвиге, служении народному благу. Возможность проявить себя на этом поприще вскоре представилась. Начало 1890 годов выдалось неурожайным. Целый ряд губерний Центральной России охватил голод. Казалось бы, какое дело юной сироте-дворянке до голодающих крестьян. Ей и самой жилось не сладко. Ан нет. Как только услышала от подруги, что в Тульской губернии создаются «толстовские столовые» для голодающих, немедля отправилась в дорогу.

Целых полгода своей юношей жизни посвятила миссионерству, проработав крестьянской «кормилицей» в тульской деревне Козловка. Впечатления той поры Ольга Форш отразила в рассказе «Климов кулак».

В 1891 году Ольга Дмитриевна получила звание «первоначальной учительницы с правом обучать порученных детей… наукам, языкам и искусствам». Повзрослевшая и окрепшая духом, почувствовала неудержимое влечение к живописи. Родилась мечта о карьере профессионального художника. Она училась в рисовальных школах Киева и Одессы, а выйдя в 1895 году замуж и переехав в Петербург, начала брать уроки рисования у Павла Петровича Чистякова, крупного мастера исторической, жанровой и портретной живописи и видного педагога. Человек этот обладал, по свидетельству нашей героини, редким даром – «заражать своим высоким умением видеть вещи, события, весь мир - глубоко, изнутри».

Муж Ольги Дмитриевны Борис Эдуардович Форш (1863-1920), поручик саперного батальона, был сыном известного русского геодезиста, картографа, астронома и изобретателя, генерала от инфантерии Э. И. Форша. Их предки были выходцами из Франции, носившими фамилию де Форш. Борис Форш окончил филологическую гимназию и военное Инженерное училище. В последние годы жизни был одним из организаторов военно-инженерной службы в Красной Армии. Тихая семейная жизнь не устраивала обоих супругов: она занималась живописью, он проявил себя как талантливый переводчик немецких поэтов: Гёте, Верхарна, Рудольфа Баумбаха, Вильгельма Буша.

Увлеченность живописью своеобразно сказалась на литературной биографии Ольги Форш. Занятия изобразительным искусством стали для нее стимулом для опытов в области изящной словесности. Эстетические мерки писательницы, прилагаемые к литературе, созрели, по собственному ее признанию, «на почве изучения живописи». А началось все в годы учебы в сиротском институте. «Очень рано появилась у меня неудержимая потребность изливать свои чувства в форме дневника, – писала Ольга Дмитриевна в «Днях моей жизни». - Но это был не обычный писаный дневник, а рисованный и зашифрованный. Людей, одной мне известных, заменяли рисунки - медведь, лиса, змеи, крокодил, чтобы никто не мог догадаться, что именно и про кого у меня рассказано». Этот прием (правда без рисунков) впоследствии писательница использовала при создании романа «Сумасшедший корабль», опубликованного в 1930 году. В нем ярко и подробно изображена утопия серебряного века: что произошло бы со страной, если бы ею руководили творцы искусства. Действующие лица романа – литературно-художественная элита столицы, выведенная под вымышленными именами. Время действия – постреволюционное. Место действия – Петроградский дом искусств (сокращенно ДИСК), бывший купеческий особняк, превращенный новой власть в большую коммуналку – общежитие для творческих работников северной столицы.

Как у кого, а у меня почему-то уже одно название романа невольно заставляет вспомнить Иеронима Босха и его знаменитое полотно «Корабль дураков». Скорее всего это издержки ассоциативного мышления. Ничего личного, как принято говорить.

Публиковаться Ольга Форш стала сравнительно поздно. В 1907 в «Киевском вестнике» была напечатана ее новелла «Черешня», затем последовали другие небольшие произведения, печатавшиеся под псевдонимом А. Терек. Однако первой своей удавшейся работой Ольга Дмитриевна считала рассказ «Был генерал». В редакции «Русской мысли» он попал в руки Юлия Исаевича Айхенвальда, крупного литературного критика и интереснейшего человека. Рассказ начинающего автора ему пришелся по душе. Айхенвальд пригласил Ольгу Форш к постоянному сотрудничеству в журнале.

За «Генералом» последовали «Медведь Панфамил», «За жар-птицей», «Застрельщик». В том же году увидела свет повесть «Рыцарь из Нюрнберга». И пошло-поехало. Ольга Дмитриевна словно родилась заново, словно у нее за спиной выросли крылья. Ее работоспособность представляется мне поразительной. Не вполне здоровый муж, дети, требующие постоянного внимания, преподавательская работа. И практически никакой прислуги, никаких кухарок: жили Форши небогато.

В начале 1910-х годов определяется творческое лицо Ольги Форш. Освободившись от теософского флера, свойственного некоторым ранним ее произведениям, в том числе повести «Рыцарь из Нюрнберга», она заявляет о себе, как о прозаике философского склада. Герои ее произведений, сыпавшихся как из рога изобилия, это пытливые искатели, люди, не удовлетворенные окружающей действительностью, стремящиеся к духовному пробуждению себя и окружающих.

В канун Первой мировой войны 1914-1918 годов Ольга Дмитриевна становится полноправным членом столичного литературного сообщества. В Петербурге у нее устанавливаются дружеские связи с такими властителями дум, как А.М. Ремизов, Р.В. Иванов-Разумник, Ф.К. Сологуб. Ее примечают А. Белый и А.А. Блок. На фоне столичного бомонда Ольга Форш выглядела простушкой. Жесткий режим сиротского института выработал у нее особое отношение к одежде. Она всегда одевалась очень скромно. Неизменно носила длиннополую темную юбку и скромные кофточки обязательно с белым воротничком. Изысканная столичная богема, одетая по последней парижской моде, всегда пристально разглядывала эту смуглолицую, рано начавшую седеть и полнеть женщину, полагая, что в компанию известных писателей, поэтов, мыслителей (щеголей по определению и по понятиям) затесалась сама Софья Ковалевская, или, хуже того, какая-то эссеровская террористка из компании сбежавшего от возмездия Евно Азефа.

Но это Ольгу Дмитриевну не волновало. Она грезила литературой, стремлением писать так, чтобы ее книги были доступные и полезны простому читателю. В.Ф. Ходасевич в очерке «ДИСК» назвал Ольгу Форш «страстной гурманкой по части всевозможных идей, которые в ней непрестанно кипели, бурлили и пузырились, как пшенная каша, которую варить она была мастерица». «Идеи занимали в ее жизни то место, -продолжал Ходасевич, - которое у других женщин порой занимают сплетни: нашептавшись «о последнем» с Ивановым-Разумником, бежала она делиться философскими новостями к Эрбергу, от Эрберга - к Андрею Белому, от Андрея Белого ко мне - и все это совершенно без устали. То ссорила, то мирила она теософов с православными, православных с сектантами, сектантов друг с другом. В особенности любила всякую религиозную экзотику. С упоением рассказывала об одном священнике, впоследствии примкнувшем к так называемой «живой церкви»:

- Нет, вы подумайте, батька-то наш какое коленце выкинул! Отпел панихиду по Блоке, а потом вышел на амвон да как грохнет:

Я послал тебе черную розу в бокале
Золотого, как небо, аи!

- Это с амвона-то! Вы подумайте! Ха-ха-ха! Ну и прелесть!

Драматический этюд «Смерть Коперника», с которого мы начали свое повествование, стал первым драматургическим произведением Ольги Форш, за которым последовал целый ряд других. Он появился на свет далеко не случайно, а в русле новой российской действительности, с которой писательница не могла не считаться. В соответствии с ленинским планом монументальной пропаганды с пьедесталов российских столиц и провинциальных городов были сброшены многочисленные памятники царям и императорам, а на их место стали водружать слепленные на скорую руку памятники жертвам царского режима и церковного мракобесия. Эта кампания коснулось и драматургии от которой требовалось отразить в пьесах образы великих людей прошлого, в частности – мучеников науки, точнее - веры в науку.

Традиция говорить о них сохранялась вплоть до 60-х годов ХХ века. Помню жившую в Туле по соседству с домом моих родителей пожилую интеллигентную супружескую пару, которая с компактным самодельным полотняным экраном на деревянных рейках, аккуратно свернутым в рулон, и забытым ныне прибором пор названием фильмоскоп ходила по школам от общества «Знание» с лекциями об ученых – жертвах инквизиции.

Так вот. Коперник тоже был жертвой инквизиции и одной из самых известных в истории. Его кандидатуру Ольге Дмитриевне, по всей вероятности, подсказал А.А. Блок. Этапы развития культуры он измерял такими событиями, как открытие огня, Америки, научные подвиги Галилея, Ньютона и т.д. Заказ же на пьесу шел от театрального отдела Наркомпроса об отражении в пьесах образов великих людей и явлений мировой истории.

Александр Александрович Блок был и первым критиком первого драматургического произведения Ольги Форш. 23 марта 1919 года он написал небольшую рецензию по этому поводу, которую позволим себе воспроизвести полностью, во-первых, потому, что это Блок! Во-вторых, потому в ней точно и тонко оценены роль и место Ольги Форш в литературном процессе, а также отмечены недостатки некоторых ее ранних произведений, которые были с благодарностью признаны и впоследствии устранены.

«А. Терек – автор очень замечательных произведений, которые я назвал бы материалами для познания современной усложненной души и материалами для той эпопеи, которая сложится о нашем великом времени в будущем.

Если в деле искусства уместны вообще оправдания, то можно сказать, что автор принадлежит к тем немногим писателям, у которых действительное многообразие и недюжинность замыслов мешают технике, затрудняют самое построение отдельных произведений. К этому можно прибавить еще, что автор обладает своеобразной для нашего времени начитанностью.

Все эти достоинства и недостатки отразились и в небольшой пьесе «Смерть Коперника»; недостатки – на этот раз больше, чем достоинства. Не имея драматургического опыта, автор захотел вместить в небольшой драматический этюд не только последние часы жизни Коперника, который умирает под угрозами монаха и благословениями учеников и народа, при зареве пылающей типографии, где горит труд его жизни, – но и судьбу Коперника в веках.

Если «первая» половина, «реалистическая», поддается изображению на сцене, несмотря на отсутствие настоящего драматического движения и диалога, то «вторая», «фантастическая», мне представляется невыполнимой на сцене и едва намеченной. В речах черта, как и в некоторых других, сказывается то, что автор женщина: грубость несколько утрирована. Заключение пьесы – хор пьяных студентов, поющий «Коперник целый век трудился, чтоб доказать земли вращенье…» и сменяющийся печальной арфой, звучащей во тьме, прекрасная лирика, но не драма. Тем не менее все произведение отмечено таким благородством, что я не вижу препятствий для постановки его на сцене, если какой-нибудь театр возьмется такую постановку осуществить.

23 марта, 1919».

Современники запомнили Ольгу Дмитриевну влюбленной в жизнь, не унывавшей при любом жизненном раскладе. Гибель родных и близких на военных фронтах, неожиданная смерть мужа. Все это она переносила стоически. Ольга Форш вошла в отечественную литературу как большой мастер исторического романа. Ее перу принадлежат такие произведения как «Одеты камнем» (1924-25), «Горячий цех» (1926), «Современники» (1926), трилогия «Радищев» («Якобинский заквас», 1932; «Казанская помещица», 1936; «Пагубная книга», 1935), «Михайловский замок» (1945), «Первенцы свободы» (1950-53). В поле зрения писательницы — история России XVIII—XIX веков. В центре ее внимания две проблемы: русское национально-освободительное движение и судьба художника в обществе.

В наши дни имя Ольги Дмитриевны Форш можно считать полузабытым. Или даже забытым, что касается широкого читателя. Кому охота искать сегодня чистые имена истинных талантов в ворохе сталинских орденоносцев и лауреатов, лизоблюдов и доносителей. То ли дело замученные режимом узники ГУЛага. Вот они – истинные творцы литературной истории страны.

Так рассуждают поверхностно знакомые с историей страны и ее культурой люди. На примере творческой биографии Ольги Форш можно сказать, что и по ту, и по другую сторону колючей проволоки сталинских лагерей были творцы и были бездари. Ольга Дмитриевна избежала участи быть репрессированной. Сталинские репрессии были для нее сердечной болью за друзей по литературному цеху, за родную племянницу, талантливую поэтессу Нину Комарову-Хабиас, дочь брата Петра, геройски погибшего в Восточной Пруссии в первые дни империалистической войны.

Много интересного могут рассказать книги забытых писателей. Многое напомнить. А для кого-то стать настоящим открытием. Возьмите в библиотеке, не поленитесь, один из томов сочинений Ольги Дмитриевны Форш. И ваша рука вскоре потянется к другим ее книгам.